Memories_ch 23_RUS

Глава 23.

- Это правда? – спрашивает Беккет, расставляя на полу солдатиков. Он не следует тактическим правилам, войска стоят как попало, но мы не поправляем его. Не умеем.  – Конечно правда,  - хмурится Мари. – Правдивее быть не может.
Благо, сестре не приходит в голову искать доказательства и этой истории, кажется, на этот раз в ней проснулась вера. Никогда раньше я не задумывалась, насколько правдиво выражение «Кровь берет свое». Кровь взяла свое в сердце Мари и в моем тоже. Думаю, Беккет последует за нами, как это бывает всегда. Глупый рыжий братец, может ты пока просто слишком мал?
Переполненная нежностью к его детской недоверчивости
(«Мари, поклянись кровью матери, что не врешь»),
я обнимаю Беккета, роняю его на пол, сбивая войска одним ударом хвоста, я целую его глаза и щеки. Беккет не сопротивляется, напротив, сегодня он тоже ласков, бодает меня в живот и мурчит. Мари созерцает нашу возню с достоинством пожилой дамы, но в глазах ее смех.

- Мари, ты настоящая маленькая леди, -
Я слышу голос мамы, неожиданно появившейся в дверях. Я вдруг чувствую укол стыда, отталкиваю разбушевавшегося Беккета и отползаю в сторону. Брат растерянно глазеет на меня, рот его перекошен от обиды. Я спешно пытаюсь привести платье в порядок, но оно измялось безнадежно.  Беккет предпринимает попытку возобновить игру и накидывается на меня сзади. Никак не ожидая этого, я резко разворачиваюсь и ударяю его, не успев сообразить, что этого не стоило делать. Брат получает довольно ощутимый удар и, издав обиженный мявк, прячется за Мари – Клариссу. Мама качает головой, но не ругает меня, привыкшая к моей неловкости.
- Пойду, погуляю, -
Шепчу я, вместо того, чтобы просить прощения и выскакиваю из комнаты, не поднимая на маму глаз.
Скорее, скорее добраться до улицы!  

Бегу со всех ног в высокую траву, за красный камень, покидая наши земли. Хочется нырнуть в дурманящие ароматы лета, но вместо этого я следую дальше, перепрыгивая мышиные норы и муравейники. Верный Ноябрь бежит за мной, ругаясь на непослушание.
На полпути из деревни, на дороге, за долгие годы ее существования протоптанной лошадьми и заезженной повозками до желтой пыли, я останавливаюсь. Обычно на дорогу я не выхожу, нельзя покидать пределы города и деревни, ни одной, ни даже вместе с Мари. Далее лежит неизвестный мне мир. Верный Ноябрь притормаживает рядом. Бока его тяжело поднимаются и опадают после утомительной гонки. Я смотрю на своего зверя с укором.
- Тебе нельзя за наши земли, помнишь?
Ноябрь скалится в знак того, что я нарушаю тот же запрет. Но мне так хочется посмотреть немного вперед, дальше – что за поворотом? Руки дрожат от нетерпения. Пусть я не изящная, как Мари-Кларисса и не умею быть грациозной, а у Беккета будет синяк. Зато я личность, сильная и смелая и посмотрю, куда же это нам не разрешают ходить.
Утешаю себя этими размышлениями, хотя знаю, что без Маркиссы я никогда на подобное не решалась,  смелость – лишь бравада. Но я уверенно ступаю вперед, по желтой дороге, собирая на туфли пыль. Ноябрь прыгает вперед меня, преграждая путь.
- Я с тобой. Ничего не может случиться.
Уверяю зверя я, треплю его тощий загривок. Он неохотно подставляется под мою руку и отходит с пути. Я бодро шагаю, боясь остановится. Мои голоса ругаются, споря, стоит ли мне идти дальше, или стоит бежать со всех ног обратно. Я стараюсь внимательно разглядывать окружающий мир, следить за птицами, читать следы. Только бы не испугаться. Только бы назад не повернуть. Должно же хоть что-то быть во мне хорошо. Какая-то сильная сторона у всех есть, может этот поступок обнаружит мою.

Ветер колышет дубы, у дубовых листьев совсем особенный звук, солидный, мерцающий. Можно было бы залезть на одно из деревьев, свернуться клубком в сплетении ветвей, но для этого лучше подходит яблоня, да и платье порвать жалко – на этой неделе одно уже пришлось выбросить. Я замираю и снова иду, слушая звуки свободы, страх перед запретным предприятием потихоньку пропадает. Где-то хрустит ветка, прогибаясь под тяжелым прыжком белки, где-то поползень крутится вокруг ствола, выискивая пищу. Здесь просто хорошо, хотя и глупо, что я иду по запретному месту, наслаждаясь тем же, чем стала бы в лес вокруг дома.
- Может мне стоит свить себе тайное гнездо, что скажешь?
Ноябрь фыркает, почти не обращая на меня внимания. Легкая поступь косули где-то недалеко интересует моего зверя больше, чем я, и я рада, что он больше не злиться на мое ослушание. Вот бы и папа становился благодушным так быстро.  
- Все-таки очень плохо, что я ударила Беккета. Но ведь он сам виноват! Лез под руку.
Говорить вслух мне нравится, пусть даже никто не отвечает. Даже птицы не реагируют на звук моего голоса, продолжая петь и возиться в прошлогодней листве. Щурю глаза, представляю, что я осталась одна-одна на всем белом свете и теперь бреду по лесу в поисках хоть кого-то, кто выжил. Странствующего рыцаря, разбойника или даже моего возлюбленного помощника мясника.  
- Он бы взял меня за руку, и ты бы нас обвенчал,
Говорю я Ноябрю, хотя мысль какая-то нелепая. Пожалуй, даже за воображаемого возлюбленного замуж мне не хочется, хотя сердце и переполняет любовь к моей фантазии. Мне хочется и дальше воображать, но чья-то поступь сбивает меня с мысли. Определенно, дальше, где дорога резко уходит вниз, кто-то идет, но я пока не могу увидеть за вершиной холма. Мой хранитель, чуть замявшись, прыгает вперед и бежит навстречу неизвестному.
- Ноябрь, стой!
Командую громко, боюсь, что неизвестный окажется  охотником или крестьянином с вилами. Но Ноябрь, уже разглядев идущего навстречу незнакомца, скрывается из виду, проигнорировав мою команду. Знакомый голос звучит совсем близко и я, не веря своим ушам, тоже бегу вниз и прыжком сбиваю путника с ног. Не удержав равновесия, он падает, и мы вместе катимся обратно к подножью, а Ноябрь скачет вокруг, виляя хвостом как щенок.
- Дядя Джек!
Наконец могу сказать я, когда какие-то кусты останавливают наше падение.
- Я очень по тебе соскучилась!
- Бездельница-Фелисити, это был чистый костюм.
Дядя смеется, треплет меня ласково по волосам, я лижу его оцарапанную ладонь.
- Безумный ритуал приветствия, и как я позабыл?
Джек касается языком моего виска, я мурчу и пушусь. Дядина сорока Стрела возбужденно стрекочет, сидя у моего Ноября на носу, но тот стоически терпит. Мы вчетвером выглядим нелепо и смешно – взрослый мужчина лежащий в кустах с маленькой девочкой в рваном платье ( мама расстроится ) и аккуратный, прилизанный волк с безмерно разговорчивой птицей на носу. Какой удачный конец путешествия.
- А где Дориан? А тетя Анна? Ты что, один?
Вопросы-вопросы, я заглядываю дяде в глаза и вижу, что он смеется надо мной.
- Для начала слезь с меня, болтушка.
Мужчина грузно поднимается и отряхивается, пытаясь спасти костюм, хотя без стирки теперь точно не обойтись. Я тоже встаю, внимательно изучаю дыру на подоле и, довольная небольшими потерями, сгоняю Стрелу с Ноября. Обижено цокнув, сорока пересаживается к хозяину на плечо.
- Молодец – Джек подмигивает – А теперь расскажи любимому дяде, что это такая бездельница как ты делает одна, да еще и так далеко от дома?
Он еще не ответил на мои вопросы, но, наверное, он должен сначала все это объяснить папе, а потом уж мне. Покраснев, я отвечаю ему, стараясь не обращать внимания на осуждающее «яжетебеговорил» рычание Ноября.
- Я хочу быть смелой, и мы с Ноябрем пошли исследовать, что на этой дороге. Мы с ним будем рыцарь и его верный конь.
Думаю, мой зверь предпочел бы быть рыцарем, а не конем, но он не обижается. Дядя заговорщески прикрывает рот ладонью, обозначая этим, что не скажет никому, что я нарушила границы.
Мы выкарабкиваемся из оврага и беремся за руки – теперь я дядин проводник. Я рассказываю ему о птицах, которых сегодня видела и о тайном гнезде, и о всяких глупостях, которые приходят в голову. И, конечно, про Великую Охоту, отца Александра и про противостояние веры, происходящее в нашем доме.     
- Тебе не очень нравится этот священник, да? - Интересуется дядя, - Если хочешь, вырежу тебе голову оленя из дерева, будешь носить вместо креста.
- Очень хочу. – Пауза. – Он бьет меня линейкой по рукам. Это не слишком приятно.
Старший родственник резко тормозит. Взгляд его полон беспокойства и нежности.
- Почему Чарльз ничего не сделает?
Эта мысль кажется ему дикой, дядя недоуменно приглаживает бородку, я рассеянно замечаю, что усы он сбрил. Не знаю, почему я призналась Джеку, дав зарок справится со священником самой. Стрела взлетает и пересаживается мне на голову, вытаскивает веточки и листики из моих волос – так сороки понимают ласку.
- Я ничего папе не сказала. И я сама хочу победить. Просто не знаю, как.
- Может, я сам поговорю с Чарльзом?  Уверен, что тебе не следует терпеть подобное. Ты же знаешь, что папа не даст тебя в обиду.  
Я глубоко вздыхаю. В каком-то смысле, насилие отца Александра уже стало привычным. Я терплю его, представляю, как расправлюсь с ним однажды. Терпение и замалчивание стало для меня формой смелости, выносливости. Моим достоинством.
- Дядя Джек, знаешь, не надо. Я не очень красивая и не очень умная, не могу позаботиться о Беккете и все делаю, как Мари говорит. Или как папа. Если я буду хотя бы смелой и терпеливой и смогу себя защищать…
Дядя обнимает меня, большой и мягкий, как свежеиспеченная булка.
- Фели, быть смелой, это совсем не значит уходить далеко от  дома, а терпение не значит, не жалуясь, позволять другим людям обижать тебя. Я поговорю с отцом Александром, если ты боишься, что папа не будет тобой гордиться.
Пристыжено  сворачиваю хвост кольцом. Пожалуй, этого я и впрямь боюсь. Что папа и мама не будут мной гордиться. Что я не буду такая, как они хотят. Неуверенно интересуюсь:
- А что ты ему скажешь?
- Придумаю что-нибудь походу.
Джек снова улыбается и выпускает меня из объятий. Я с готовностью подаю ему руку, а Стрела перемещается обратно на его плече. Наша маленькая процессия готова.
- А теперь, бездельница, веди-ка меня домой. Покажешь, где живет великий и ужасный Чарли Мэнсон. К тому же я не прочь отведать что-нибудь приготовленное руками твоей почтенной матушки. Что скажешь?
- Скажу, что на обед пирог с говядиной. Беккет может один съесть целый такой за раз.
- Тогда бежим быстрее.
Дядя Джек устремляется вперед, выпуская мою руку, а я бегу вслед, как хищник за добычей. Мы заливисто хохочем, а Стрела, не в силах удержаться на плече мужчины, бранит нас сверху дробным тресканьем.
Но всё же мелькает беспокойство – дядя Джек, почему ты приехал один?
Узнаю, когда наконец догоню.